Молодые ученые: сегодня в науке можно работать и зарабатывать

Ученых-фундаменталистов принято представлять благообразными старичками, погруженными в толстенные энциклопедии. Однако сегодня не менее трети всех специалистов, занятых в науке, составляет молодежь. По мере того, как растут авторитет и доход российских исследователей и появляются новые перспективные направления, академические институты становятся все более привлекательными для студентов и выпускников вузов.

По поводу Дня российской науки молодые ученые иркутского Академгородка рассказали о своей работе и о сделанном несколько лет назад профессиональном выборе.

Ирина Нестеркина, научный сотрудник Сибирского института физиологии и биохимии растений СО РАН, кандидат биологических наук:
 — Моя работа связана с исследованием биологических мембран растительной клетки. Такие структуры для нее — то же самое, что граница для государства. Они так же отделяют одну клетку от другой, пропускают внутрь только нужное и важное, оставляя остальное «за бортом». Если что-то лишнее все-таки проникает, клетка это перерабатывает и через мембрану «депортирует» обратно. Одним из механизмов доставки веществ в минимальную единицу строения являются рафты — «плоты», которые за счет своей плотности могут перемещаться по мембране. Вместе с ними в клетку могут попадать и вирусы, вплоть до ВИЧ. Основные работы в этом направлении ведутся на культурах животных и дают сведения, в том числе, и о человеческом организме, с возможным дальнейшим применением в медицине. Мы же в свою очередь проверяем, происходит ли то же самое с растениями: они, хоть и не могут передвигаться и испытывать эмоции, но тоже страдают от инфекций и болеют, нуждаются в питании и защите. Изучая свойства мембраны и рафтов, можно регулировать эти процессы на молекулярном уровне. Мы в СИФИБРе первыми в мире обнаружили рафты на вакуолярной мембране и опередили японских коллег, которые работают в этом же направлении.
 
Еще в школе под руководством учителя биологии я постоянно участвовала в научно-практических конференциях, ставила несложные эксперименты на пришкольном участке, писала работы. Затем то же самое продолжилось в институте. По окончании вуза поступила в аспирантуру СИФИБРа — был кризисный 2008-й год, период массовых сокращений, и я решила, что пока нужно продолжить учебу. А потом стало интересно, втянулась в исследовательскую работу полностью. Сейчас можно сказать, что мои профессиональные ожидания сбылись — я защитила кандидатскую! А что касается других планов, то почти все они со временем меняются. Например, первые впечатления о науке и научных работниках складываются в коллективе, в который приходишь работать, и вот тут понимаешь, что в этой сфере работают такие же люди, как и везде, каждый со своим характером и проблемами.
 
Мне кажется, сейчас молодым ученым чуть проще, чем раньше. Есть возможность работать и зарабатывать, в том числе, самому влиять на свой доход, подавая заявки на гранты. Несмотря на реформу, уверенности в завтрашнем дне сейчас даже больше, чем было, например, в том же 2008-м. А что касается полной стабильности, то ее в российской науке нет уже давно — и это подтверждают наши старшие коллеги. Но к любым обстоятельствам можно адаптироваться, было бы желание и правильный настрой.
 

Александр Кононов, заместитель директора Института земной коры СО РАН, председатель Объединенного совета научной молодежи ИНЦ СО РАН кандидат геолого-минералогических наук:
 — Я работаю в двух направлениях. Первое — по теме моей кандидатской диссертации — изучение рассолов, подземных соленых вод, которые залегают в глубине Сибирской платформы. В ходе фундаментальных исследований решается вопрос, как они сформировались, определяется их происхождение. Тема важная, потому что рассолы являются стратегическим минеральным сырьем, в первую очередь за счет содержания лития. Их запасы на территории Сибирской платформы очень большие, но пока недостаточно изучены. Учитывая современный тренд на экологичную энергетику и возможности использования Li в аккумуляторах и батареях, можно предположить, что изыскания будут развиваться. По этой теме мы широко работаем с коллегами из других стран, в частности, с китайскими специалистами. 
 
Второе направление — это исследование палеоклимата с помощью датирования пещерных образований: сталактитов, сталагмитов, натечных кор. Совместно с учеными из Оксфордского университета нам удалось восстановить историю климата за ближайшие 400 тысяч лет и реконструировать температурные колебания за последние 1,5 тысячи лет.  Наша работа заключается в том, чтобы определить, как изменялась многолетняя мерзлота в эти периоды. Задача непростая: восстановить климат — это только часть процесса, полученные данные затем нужно сопоставить с результатами смежных исследований. 
 
К сожалению, сейчас возникли большие проблемы с отправкой образцов для датирования за рубеж. С  новым регламентом Росприроднадзора это стало практически невозможно. Ранее мы сотрудничали с британскими коллегами много лет, результатами стали совместные публикации, в том числе и в Science. 
 
Мой путь в науку был достаточно простым. В вузе выбрал специальность «гидрогеология», этому способствовала школьная любовь к географии и к химии, получил специальность инженер-гидрогеолог. Будучи студентом, начал работать в Институте земной коры над темой формирования рассолов. Перспективы на тот момент были разные, например, серьезное предложение о магистратуре в Германии. Но в итоге наша аспирантура перевесила. Мне сразу обозначили интересный район исследования — Якутия, ее алмазоносные провинция, и некая романтика Сибири манила. Жалеть в итоге не пришлось, все удалось реализовать в полной мере, и даже получилось поработать в других направлениях, я имею в виду научно-организационную деятельность. 
 
Сейчас время непростое по объективным показателям. Нам пришлось пережить реформу, на которую у молодежи была бурная протестная реакция. Теперь мы уже некоторое время живем под управлением ФАНО, закончился мораторий, но беспокойство не ушло. Идет серьезная притирка, и до сих пор нет понимания, как это все сработает.
 
ФАНО требует омолаживать кадры и повышать зарплаты — для молодежи это стимул к развитию. Это плюс. И в случае сокращений молодые пострадают по минимуму. С другой стороны, создается конкурентная среда между сотрудниками и учреждениями науки. По плану это должно повлечь за собой рост. Но уже понятно: деление на «крепких», «середнячков» и аутсайдеров может привести к тому, что часть институтов просто утратит свою самостоятельность и жизнеспособность.  
 
Радует продолжение программы поддержки молодежи жилищными сертификатами, и есть возможность улучшить квартирные условия. Когда я пришел в институт, таких перспектив не было. Есть гранты, увеличилось их число от РФФИ, появился «Мой первый грант», программы для постдоков. Это хорошие способы получить дополнительное финансирование на исследования и обеспечить себе зарплату на несколько лет вперед. 
 
Юрий Ясюкевич, старший научный сотрудник Института солнечно-земной физики СО РАН, кандидат физико-математических наук:
 — Мы изучаем ионосферу с помощью сигналов глобальных навигационных спутниковых систем, таких как GPS и ГЛОНАСС. Потенциальные возможности современного радиотехнического оборудования (системы связи и местоопределения), работающего через этот слой атмосферы Земли, уже прошли тот предел, когда влияние последнего можно было не учитывать. Еще буквально 10–20 лет ошибками, которые вносила ионосфера, спокойно пренебрегали — собственные погрешности приборов были серьезнее в десятки раз. Сегодня без соответствующей корректировки распространения радиосигналов для многих задач уже не обойтись. И тут возможности GPS и ГЛОНАСС, позволяющие зондировать ионосферу фактически по всему миру, открывают широкие перспективы. Для наблюдений достаточно развернуть сеть, и она обойдется гораздо дешевле, чем более специализированная аппаратура. 
 
Сейчас наша задача — перейти от исследований на основе уже накопленных данных к оперативному мониторингу среды. Это важно, потому что все, происходящее в ионосфере, влияет на работающее там оборудование, которое в свою очередь обеспечивает привычные и необходимые нам на Земле функции — спутниковое телевидение, интернет, сотовую связь, навигацию. А так как ионосфера связана с другими слоями, то по ее состоянию мы сможем судить и о процессах, которые происходят в атмосфере, литосфере, гелиосфере. Основатель направления в России, иркутский ученый Эдуард Леонтьевич Афраймович исследовал отклик ионосферы на землетрясения и запуски космических аппаратов с использованием данных GPS. Сегодня подобные эффекты можно было бы регистрировать в режиме реального времени.
 
Мне в свое время очень сильно повезло с учителями. В университете работал под руководством профессоров Виктора Львовича Паперного и Николая Константиновича Душутина — ученых высокого уровня. В ИСЗФ СО РАН попал в группу к профессору Афраймовичу, являвшемуся пионером в целом ряде направлений исследования ионосферы. Все они зажигали своим пламенем и любовью к науке, с ними было крайне интересно работать. Сейчас, оглядываясь назад, понимаю, что встречи с этими людьми и совершенно случайное вроде бы появление в институте на самом деле были последовательными и взаимосвязанными.
 
К сожалению, в настоящий момент в связи и с общей экономической ситуацией Федеральное агентство научных организаций существенно урезает финансирование. Все находятся в состоянии неопределенности, и это самое плохое. Будут объединять институты или оставят, уменьшат бюджет сильно или незначительно, последуют за этим сокращения или нет — пока неясно, чего ждать. При этом бо́льшая проблема даже не в объеме выделяемых денег, а в отсутствии полноценного контакта ФАНО с академическими НИИ. Такое ощущение, что оно существует в своем собственном мире. 
 
Если говорить про ожидания от профессии, то они в целом оправдались. Вообще можно сказать, что ситуация в науке в материальном плане с того момента, как я в нее пришел, и до реформы РАН, значительно улучшилась. Это относится и к зарплате, и к «квартирному вопросу» — в ИНЦ действует программа по улучшению жилищных условий, в которой приоритет отдается молодым. В научных организациях появились деньги на оборудование: наш институт реализует мегапроект по созданию национального гелиогеофизического комплекса РАН, в рамках которого строится несколько крупных научных установок. В начале 2000-х я бы в это просто не поверил.
 
Александр Лисовцов, научный сотрудник Восточно-Сибирского института медико-экологических исследований, кандидат медицинских наук:
 — Я рассматриваю демографические процессы в целом и в Иркутской области в частности. Они включают в себя несколько компонентов, моя область — это смертность населения. Я изучаю изменение ее во времени, внутренний состав, отличительные особенности в нашем регионе и — самое главное — причины. В результате планирую получить в цифрах конкретные оптимальные условия и показатели качества жизни, при которых безвозвратные потери граждан страны будут минимальны и не только в настоящий момент и в целом, а по отношению к отдельным возрастно-половым, социальным, экономическим, региональным и другим группам — сейчас и на перспективу. Иными словами, мне нужно разработать точный инструмент, который позволит уверенно отвечать на подобного рода вопросы.
 
Я не планировал связывать свою жизнь с наукой. Решение пойти в аспирантуру в научно-исследовательский институт было принято в последний год обучения в вузе, скорее из идеалистических представлений. На момент окончания университета у меня было приглашение поработать в практическом здравоохранении в родном городе, но я решил посвятить это плодотворное время развитию интеллектуального потенциала. Вот такие наивные мотивы. Сейчас понимаю: выбор был закономерен. Мне кажется, в науку приходят люди, у которых инстинкт любопытства выражен больше, чем у других. А узнавать новое для меня еще в детстве было не менее увлекательно, чем играть или гулять с друзьями.
 
Надо сказать, мои идеалистические ожидания оправдались. Учеба в аспирантуре повлекла за собой не только знания и опыт, но и знакомства с большим количеством умных, образованных людей, имеющих свою точку зрения и готовых ее отстаивать. Еще один плюс — развиваться в науке можно бесконечно. По крайней мере, я пока не вижу того потолка, в который можно упереться — возможно, он еще слишком от меня далек. 
 
Что касается материальных ожиданий, то с ними все не так радужно, хотя и лучше, чем можно было предположить. Известно, что зарплата у ученых маленькая, но мало из тех, кто не занимается наукой, знает другие источники доходов исследователей. А это и региональные и федеральные премии за выполненную работу, и гранты научных фондов (например, РГНФ, РФФИ, РНФ) на будущие проекты. Большим материальным подкреплением является Федеральная целевая программа «Жилище», по которой молодой ученый может получить жилищный сертификат. Легких денег в науке нет, но, как и в любой другой области, тот, кто активно работает, и зарабатывает хорошо. 

Источник: Наука в Сибири

Автор: Юлия Смирнова

Фото: Владимир Короткоручко